Эвлия Челеби и Адам Олеарий – это два ярких современника, путешественника и исследователя. Сомнительно, что они даже слышали друг о друге. Различными были их судьбы, религиозные убеждения, взгляды на жизнь, различными были и причины появления этих двух путешественников в Дагестане. Всё это не могло не наложить отпечаток на их восприятие увиденного. Потому кратко скажем и о самих путешественниках и о причинах их странствий.

Эвлия Челеби родился в Стамбуле в 1611 г. в семье придворного ювелира и сестры великого везиря Мелик-Ахмед-Паши, умер в 1682 г. Он продукт апогея развития османской культуры и науки, современник учёного-энциклопедиста Хусейна Хезарфена, изобретателя Ахмета Хезарфена (прозван «Турецким Икаром» за то, что перелетел на самодельных крыльях пролив Босфор в 1638 г.) и историков Ибрагима Печеви и Катиба Челеби. Испытывая огромный интерес к географии, этнографии и зоологии, Эвлия Челеби объездил множество стран, в том числе дважды посетил Дагестан. Первый раз, в 1641-1642 гг. он посетил и описал и некоторые районы Южного Дагестана, а во второй раз, в 1666-1667 гг., сопровождая лишившегося престола крымского хана Мухаммад-Герея, объехал вместе с ним Кумыкию, побывал в Кайтаге, Табасаране, Дербенте а затем, совершив морское плавание по Каспийскому морю, высадился недалеко от русской крепости Терки. Именно последнее его путешествие и породило записи, лёгшие в основу нашего исследования.

Адам Ольшлегель (Олеарий или точнее Олеариус – латинизированная форма настоящей фамилии) на 12 лет старше Челеби, сын портного из обнищавшей семьи, благодаря своей природной энергии и любознательности получил высшее образование и развился в универсальную личность, сочетавшую в себе таланты историка, лингвиста, математика, географа, физика и конструктора. Умер в 1671 г.

Голштинский герцог Фририх III, на службе которого находился Олеарий, являлся союзником Дании, Испании и Австрии в их борьбе против Франко-Шведско-Голландского альянса. По мнению сподвижника Петра I и исследователя Каспийского побережья Фёдорова Соймонова, главной побудительной целью организации голштинского посольства в Персии являлось именно стремление нанести ущерб голландской экономике, нарушив её монополию на торговлю с Персией. Ещё до начала путешествия, в Гамбурге под эгидой герцога Голштинского была основана Персидская купеческая компания, главным активистом которой являлся Оттон Брюггеман. Последний вместе с дипломатом Филиппом Крузенштерном (прадедом русского адмирала Ивана Крузенштерна) был назначен главой голштинского посольства в Персию, а Олеарий их секретарём и переводчиком.

Судно Брюггемана по своей конструкции было совершенно неизвестно на Каспии. Построено оно было в Нижнем Новгороде под руководством голштинского «корабельщика». В длину оно достигало 120 футов, в глубину семь футов, имело три мачты и 24 весла, стало на мель в Низабаде [8, с. 322-323]. Дальше пришлось идти по берегу.

Надежды компании на сверхдоходы не оправдались. Голштинские купцы убедились, что, даже купив в Персии шёлк за полцены, они не смогут оправдать деньги за провоз товара по Волге и в обход Скандинавского полуострова. В качестве утешения шах Сефи одарил Брюггемана, Олеария и других незадачливых негоциантов деньгами на обратный путь [8, с. 322-323].

Несмотря на неудачу в Персии, голштинцы оставили большой след в истории Северо-Восточного Кавказа. Любопытнейшим фактом являются экономические переговоры, которые состоялись в городе Эндирей 1517 мая 1638 г. между шамхалом Айдемиром, сыном Султан-Махмуда, с одной стороны, и Филиппом Крузенштерном и Отто Брюггеманом – с другой. Договор оформил Адам Олеарий. Насколько известно, это единственный в истории подобного рода официальный договор между западноевропейским и северокавказским государствами [6, с. 511]. Брюггеман обещал шамхалу, что голштинские купцы будут посещать Эндирей ежегодно, но его слова так и остались лишь обещаниями.

Челеби называет Дагестан «государством высокородных шамхалов» (Al-i Shamhaliyan Devleti) [1, с. 117]. «Бессмысленно тягаться и выйти победителем в борьбе с дагестанским шахом». Численность армии шамхала Сурхая он оценивает в 87 тысяч человек. «Дагестанский край со всех сторон окружён (владениями) правителей семи падишахств, семи ханств и семи областей, и они днём и ночью воюют с владельцами каждого края, и они храбрые молодцы, дающие отпор всем врагам» [10, с. 108].

Турецкий путешественник утверждает: «Дагестанская страна» включает в себя семь ханств, сорок семь кадийств, сорок один город и 56 крепостей [10, с. 107, 115]. Демир-Капу (Дербент) по его мнению, имеет 7 смертельных врагов, среди которых он на первое место ставит казаков [9, с. 174].

Вообще заметно его стремление все страны делить на семь областей и окружать их семью пограничными государствами, упоминать 7 врагов и т.д. Число семь играет немалую роль в мусульманской традиции (7 небес рая, 7 спящих отроков в Эфесе, 7 климатов (областей) обитаемой части земли (ойкумены) и т.д.), поэтому нет причин понимать сообщение Челеби буквально. Говоря о торговле, Челеби сообщает, что в Дагестане не употребляют курушей и «алтунов» и преобладает меновая торговля, однако, местные «...купцы никогда не ездят в Иран. Но они ведут торговлю с неверными московитами» [10, с. 107].

Границей владений иранского и дагестанского падишахов Челеби определяет город Демир-Капу (Дербент) [10, с. 108]. Исследователи до сих пор уделяют мало внимания тому обстоятельству, что Олеарий отличает «сирийские» надписи на кладбище от арабских [2, с. 110]. Общеизвестно, что до арабизации Сирии в ней бытовала арамейская письменность.

Отдельно Эвлия Челеби сказал о советниках шамхала: «Везир шамхал-шаха Таки-Хан. Упомянутый хан знает наизусть Коран, он стар и благочестив. За ним следуют: хан – владетель страны Карабудак, Улу-Бей, Али-Бей, Касым-Бей, Казанал-Бей, Мухаммед-Бей, Илкас-Бей, Ливарди-Бей, Хайдар-Бей, Халил-Бей, Чобан-Бей и ещё имеется множество беев. Им принадлежит власть. Ни один приём не обходится без появления шамхал-султана. Они называют это появлением на ханском собрании. В нём представлены все ханы – правители страны. А потому оно объявляет о создании любых благотворительных учреждений для бедных города Тарки».

По его словам властители отрицают роскошь и тщеславие, заботятся о своих подданных, в том числе и о немусульманах. Закон здесь находится в руках мусульманских богословов [10, с. 106]. «В одежде у них совершенно отсутствует шелк, ибо они, будучи мужами умеренными, шелка совсем не носят, следуя хадису: «Того, кто наряжается в мире сем, да не оденут в мире вечном»» [10, с. 106]. Челеби, явно идеализируя предмет описания, утверждает, что в этой стране не знают обмана, вероломства, зависти. Дагестан Челеби считал культурной для своего времени страной.

Совершенно иначе описывает увиденное Адам Олеарий. Указав, что сын предыдущего шамхала Эльдара, Имам-Мурза боится быть отравленным своим двоюродным братом Сурхаем, он приводит цитату из Библии: «Князья твои – сообщники воров» (Исайя, I). В полном объёме цитата звучит следующим образом: «Как сделалась блудницею верная столица, исполненная правосудия! Правда обитала в ней, а теперь – убийцы. Серебро твоё стало изгарью, вино твоё испорчено водою; князья твои – законопреступники и сообщники воров; все они любят подарки и гоняются за мздою; не защищают сироты, и дело вдовы не доходит до них». При таких обстоятельствах о «благотворительных учреждения для бедных города» не могло быть и речи.

В свою очередь, вышеназванный Сурхай охарактеризовал Султан-Махмуда (в данном случае его сына шамхала Айдемира) как разбойника, которому кровопролитие доставляет одно только удовольствие [6, с. 505].

И всё же и голштинский дипломат не смог скрыть своего восхищения вольнолюбием кумыкского князя, брата будущего шамхала Сурхая, обозначив его по титулу Мурза, правда, и скрасив его иронией. Он описал выразительный эпизод, произошедший в 1636 г. в русской крепости Терки: находившийся в крепости Мурза отказался встать и выпить за здоровье Великого князя Московского. На вопрос терского служилого князя Мусала Черкасского: «Разве не знает он, в чьей земле он теперь находится? Мурза дерзко отвечал, что еще сомневается, находится ли он в земле Великого князя или в своей собственности. Ибо Терки и вся эта область недавно еще принадлежала татарам (кумыкам. – Ю.И., М.-П. А.)» и прибавил от себя, что «хотя Мусал и ходит в красивых одеждах, все-таки он не что иное, как раб великого князя; он же в своих простых одеждах князь свободный, никому, кроме Бога, неподвластный» [6, с. 428].

Ещё в одном месте Адам Олеарий приводит яркий пример высокой оценки собственной независимости буйнакскими подданными шамхала, заявлявшими, что им нет дела ни до персидского шаха, ни до московского князя и что они не состоят в подданстве ни у кого, кроме Аллаха [6, с. 496].

Кроме Тарки и Депир-Капу, Челеби также описывает такие феодальные владения, как Эндирей, Кайтаг, Табасаран, Кюбечли (Кубачи), Судакер (Цудахар). Говоря о Кайтаге, турецкий путешественник ошибочно назвал местных жителей потомками монголов [10, с. 160], но если учесть, что побывавший в Кайтаге пятью годами позже голландец Ян Стрейс зафиксировал факт службы у кайтагского уцмия отряда «калмыкских татар» [2, с. 138], можно допустить предположение, что именно с этими «монголами» Эвлия Челеби и повстречался.

Удивительное совпадение: правителя княжества Эндирей оба автора ошибочно именуют «шамхалом Султан-Махмудом», то есть отождествляют с известным в Северо-Кавказском регионе историческим деятелем конца XVI-первой половины XVII вв. Султан-Махмудом (Солтан-Мутом, в местной традиции), никогда шамхалом не являвшимся. На самом деле Олеария встречал его старший сын шамхал Айдемир, а Эвлию Челеби – его младший сын Казан-Алп. Оба автора уделяют большое внимание географии региона, сравнивая её особенности с известными их читателям реалиями своей родины. Например, Олеарий сравнивает реку Койсу (Сулак) с Эльбой и указывает её глубину в более чем три человеческих роста [6, с. 508].

Оба автора одинаково подчёркивают верховный авторитет шамхала Тарковского над прочими дагестанскими феодалами. Эвлия Челеби титулует шамхала шамхал-шахом, шамхал-султаном, падишахом и даже шахиншахом Дагестана, а немецкий путешественник охарактеризовал шамхала, как царя между дагестанскими владетелями [6, с. 485]. Титул же шамхал (в кумыкской транскрипции: шавхал) он переводит как «светоч» («Lumen») [6, с. 495].

Большое внимание и немец и турок уделяют столице шамхальства – городу Тарки. «С давних времён Тарки является местом престола шахиншаха Дагестана», – пишет Челеби, который даже посвятил городу заголовок «О свойствах великого города Тарки», «В похвалу городу Тарки» [10, с. 105-106]. Благодаря же голштинскому автору до нас дошла гравюра с изображением самого города, единственная в своём роде.

И турок и немец особый интерес проявили к Каспийскому морю. Челеби приводит любопытные сведения о названиях Каспийского моря: «Это море по названию каждого края, называют Ширванским и Демир-Капу, Гилянским и Хорезмским Фагфурским и морем страны Кызлар, Московским и Астраханским, морем Железных ворот и Алатырским, Терским морем... Но в этой местности его именуют Дагестанским и Ширванским морем» [10, с. 107].

Олеарий, вкратце описав страны, окружающие Каспийское море, приходит к мысли, что его можно по праву назвать Средиземным морем, ибо, как писал Геродот: «Море Каспийское существует само по себе и не соединяется с другими» [6, с. 442].

К таким же выводам приходит и Челеби, указывая на невозможность соединения Каспийского, или, как он, указывает Хазарского моря с Черным через реку Фашо (Фасис) в Грузии в связи с тем, что в Фашо вода сладкая, а «вода Хазарского моря хуже смертельного яда» [9, с. 172].

Оба автора прибегают к гипертрафированым утверждениям и сравнениям при описании местных обычаев, тяготея к «экзотике», стремясь этим поразить своих читателей. Например, турок утверждает: «Совсем юные мальчики в 10 лет обрастают бородой» [10, с. 110].

Немец, в свою очередь, описывает странный и неизвестный у кумыков обычай, имевший место, по его словам, в Эндирее в первой половине XVII вв. Во время свадеб гости приносили стрелу, которой стреляли в потолок и оставляли в таком положении пока она не сгниёт [6, с. 509].

В обоих сочинениях была отмечена роль расположенного на горе близ Дербента мавзолея (зиярата) легендарного героя тюркского эпоса Дедема Коркута (Имама Корхуда у Олеария) в религиозной жизни азербайджанцев [10, с. 176].

Любопытно, что оба путешественника упомянули такое маленькое государственное образование Дагестана, как Цахур. Олеарий – в связи с тем, что туда был увезён украденный солдат из его сопровождения, шотландец Вильгельм Гой [6, с. 506], а Челеби, лично побывавший в Цахуре, указывает на воинственность его населения [9, с. 178].

Адама Олеария сопровождал крупнейший немецкий поэт своего времени Пауль Флеминг. Он также оставил описание увиденного, но в стихотворной форме. Его стихи приводит в своей книге и Олеарий. Сказал Флеминг свое слово и о дагестанских феодалах, особенно о шамхале, отмечая его грозность, а также горячность и дикость его подданных [3, с. 85].

Другой знаменитый спутник Олеария Иоганн Альбрехт фон Мандесло побывал в Дагестане лишь по пути в Персию, откуда он отправился в Индию и также оставил после себя записи о своих путешествиях, которые, к сожалению, до сих пор не издавались на русском языке.

Среди обстоятельств, вызвавших несходство описаний двух путешественников, на наш взгляд, следует выделить семь:

1) Различия в характере самих путешественников и причинах их повторного появления в Дагестане. Олеарий и его спутники вернулись в Дагестан, потерпев фиаско при дворе Сефи-Шаха, что было дополнительным раздражающим фактором в восприятии окружавшей их обстановки.

2) Религиозный фактор. Олеарий и его спутники в восприятии дагестанцев XVII в. были чужаками, «кяфирами», которые ещё не подчинились мусульманской власти и которых поэтому «не грех» если не убить, то хотя бы ограбить. Местные жители в представлении голштинцев также чужаки, «неверные», варвары. Отсюда априори взаимные неприязнь и отчуждение. Не следует забывать, что Голштиния в Тридцатилетней войне была союзником двух главных врагов Османской империи – Испании и Австрии, активно проводивших в Европе антимусульманскую информационную войну в целях отвлечения общественного сознания от идей Реформации [4, с. 117]. Война менее всего способствует объективной точке зрения. К тому же отличалось и одеяние, и этикет европейцев и кавказцев. Иное дело – почётные гости, мусульмане-сунниты: хан Мухаммад-Герей и Эвлия Челеби. «Дагестанский падишах шамхал-шах Султан-Махмуд прислал такие подарки, яства, пития, и хану было оказано такое уважение и всевозможные почести, что всё это не описать и пером» – резюмирует описание оказанного им почёта турецкий путешественник [10, с. 104]. Да и само понимание этикета у мусульман и христиан в исследуемую эпоху было совершенно различным.

3) Низкий статус купца Отто Брюгемана и дипломата мелкого и отдалённого немецкого княжества Филипа Крузенштерна, не имевшего к тому времени уже и верительных грамот и, что самое главное, дорогих подарков (они погибли вместе с судном) и его секретаря и переводчика Олеария в сравнении с пусть и беглым, но ханом Мухаммед-Гереем и придворным турецкого султана Челеби, который имел при себе верительную грамоту даже от австрийского императора, что поразило астраханского воеводу при их встрече [9, с. 132].

4) Слабую степень информированности европейцев о Дагестане в сравнении со знаниями турок и других ближневосточных народов. Показательно, что на карте, составленной в Ватикане в конце XVI в., на территории Дагестана всё ещё была указана Хазария [7, с. 100].

5) Фактор языка общения. Хотя Олеарий владел восточными языками и даже составил немецко-персидский словарь и перевёл на немецкий произведения Саади, его познания в тюркских языках вызывают вопрос, в любом случае они, если и были в наличии, носили книжный характер и не позволяли вести то живое общение с местными жителями, которое было доступно Челеби и особенно его крымско-татарским и ногайским спутникам.

6) Хронологический разрыв в их посещениях Дагестана. Олеарий посетил Дагестан в 1636-1638 гг., в самый разгар противостояния Айдемир-Шамхала и амбициозного и сильного претендента на шамхальский престол Сурхая. Время междоусобиц никогда и нигде не благоприятствовало путешественникам. Эвлия Челеби, напротив, оказался здесь в период политической стабилизации, когда Сурхаю удалось стать единоличным правителем-шамхалом и вновь распространить власть своей династии вплоть до отдаленнейших горных уголков Дагестана и Чечни [5, с. 198].

7) Социокультурные стереотипы, сложившиеся за предшествующие века. Имманентные представления взяли верх над объективностью, и оба путешественника, каждый по-своему, описали увиденное так, как это хотелось бы видеть их землякам-читателям. К XVII в. на Западе и Востоке уже сложились традиции описания совершённых путешествий, и предлагать к прочтению объективную картину было ещё слишком рискованным шагом. Наименьшим наказанием для автора такого сочинения явилось бы отсутствие читательского интереса.

Наличие двух столь уникальных источников об истории Дагестана, как «Описание путешествия в Московию и через Московию в Персию и обратно» Адама Олеария и «Книга путешествий» Эвлии Челеби и их сравнительный анализ имеют чрезвычайно важное значение для понимания объективной и возможной полной картины политической истории, нравов и экономического быта региона в XVII в. и дальнейшего развития их в последующем. Поэтому оба труда всё ещё имеют большой потенциал для современных исследователей. Яркие описания авторов, не тускнеющие и спустя три с половиной столетия, тонкость их наблюдений, их широкая эрудиция, употребляемые ими эмоциональные оценки и сравнения, и их впечатляющее воздействие остаются надёжной порукой актуальности их трудов и в дальнейшем.

(c)