Конец восьмидесятых. Открываются архивы. Мой друг из одного крупного журнала, занимающийся историей репрессированных писателей, советует мне не терять время. Беру свои бумаги о реабилитации матери и иду. Иду на подкашивающихся ногах на Кузнецкий мост в архив КГБ.

Со мной предельно вежливы. Проводят в маленький, человек на пять, зал на первом этаже. Там уже люди. Перед ними толстенные фолианты дел. Заказываю свое. Оказывается оно совсем недалеко, в этом же здании. Поэтому мне приносят его быстро, не приходится ждать дни. Приносят две папки. Первая страниц на 150, красная. На титульном листе: "Министерство Государственной Безопасности СССР. Центральный архив. Совершенно секретно."

Открываю не сразу. Страшно. Открыв, сначала листаю, особо не вчитываясь. Допросы, кошмарные по своей нелепости. Доносы, часто знакомых людей...

Последнее тюремное фото. Гаркуша-Ширшова Евгения Александровна

Лето, душно, в окно светит солнце. Не помню на какой странице мне становится плохо. Люди вокруг меня приходят в движение. Нашатырный спирт, что­то от давления, успокаивающие... Прихожу в себя. Никто не удивлен. Оказывается, это происходит практически со всеми посетителями в первый день. Все носят с собой лекарства, надо помогать друг другу. Я буду поступать также.

Постепенно привыкаю к обстановке. Знакомлюсь с соседями. С пожилыми сотрудниками архива. Странно. Но у меня создается впечатление, что мне начинают помогать понять, с чем я имею дело. Самое забавное ­ через пару дней я привыкаю к тому, что смотрю, к самой обстановке Архива КГБ. Мне и потом приходилось иметь с ними дело, помогая дочери Василия Гроссмана. Бумаги за тридцатые­сороковые годы бывали всегда готовы в срок. Ксерокопии делались даже с неожиданных для меня документов. Но я тоже ходила с лекарствами, помогая своим соседям преодолеть первый день. Кстати люди делились на две категории: одни открывали свои страшные папки, несмотря на то, что они там находили. Видела и других, которые, даже найдя дела своих родных, не решались их открыть. Возвращали обратно и уходили. Что ж, “Не судите. Да не судимы будете!”. Это действительно так, и каждый должен решать сам за себя.

Что лучше, знание или покой? Запомнился один эпизод. На второй для меня день стало нехорошо пожилой женщине, сидевшей напротив. После помощи и объяснений, как нужно себя здесь вести, мы немножко поговорили всей нашей небольшой компанией. Но, по­моему, она нам не представилась.

Через какое­то, довольно большое время, попадаю на юбилейный вечер любимого мною Левушки Разгона* (да простит меня дочь Рики за “Левушку”, но я привыкла мысленно называть его так, несмотря на возраст!), который происходил в зале Музея Герцена. Естественно, я опоздала, поэтому сидела где­то в конце зала. Дождалась перерыва между выступлениями и понеслась через весь зал к сцене, прижимая к груди огромный букет цветов и бутылку с шампанским. Расцеловавшись с Левушкой, бегу обратно на свое место. Вдруг кто­то хватает меня за юбку.

Останавливаюсь. Пожилая дама: ”Скажите, мы с Вами в КГБ вместе не сидели?” Мгновенно узнаю. Это та, которой было плохо. ”Сидели! Конечно, сидели!” Это была жена писателя Данина, а дело ее родственника было забрызгано кровью. Кстати, еще более удручающее впечатление, чем Архив КГБ, по ауре, по энергетике произвел на мою больную психику бывший Архив ЦК, находящийся в здании бывшего Института Маркса­Энгельса. После каждого посещения данного заведения, чтобы прийти в себя, я шла в церковь. Но самый замечательный момент был, когда я попросила директрису сделать мне одну ксерокопию. “С доносов ксерокс не делаем!” ­ получила я в ответ.

Немного отвлекусь. После работы в злополучном Архиве я прослыла среди знакомых большим специалистом по посещению данного места. Прихожу к Екатерине Васильевне Гроссман. “Мариночка! Звонили мне из Архива КГБ. Говорят, что у них “скопилось” очень много бумаг моего отца. Спрашивают, что с ними делать?” – “Дожили! Ну, а Вы что?” – “А я сказала, что вы так долго их хранили и сейчас вы один из самых надежных Архивов. Так что похраните еще, а я подумаю!”.

Но вернемся в Архив КГБ. Очевидно, повторяю, современные сотрудники отрезали себя от тридцатых – сороковых годов.

“Почему Вы не спрашиваете ничего?” ­ это на второй день.

“А что спрашивать?” ­ “Какого цвета папку Вы смотрите? Красную. А теперь оглянитесь. Какого цвета папки у всех? Серые. Цвет папки Вашей матери значит, что ее дело находилось на особом учете у Берия. Кроме того, Вам крупно повезло. У Вас сохранилось Наблюдательное дело – это вторая папка. Это этап, и наша внутренняя переписка. Обычно, это уничтожается”.

Потом я спросила, почему менялись страницы, по моим подсчетам в деле должно быть не 150, а, по крайней мере, страниц 300. И почему ни в одном месте я не нахожу фамилию Берии, только Абакумов.

“А какой был год? Под Лаврентием Павловичем не раз шатался стул. Надоел он Хозяину, и чувствовал это. С Вашей матерью – перебор, поэтому несколько раз убирали страницы, компрометирующие и не только Берию”.

По моим сведениям у Берия были его, “личные” арестованные, в число которых попала моя мать. “Сидели” они отдельно, в особом коридоре. Кроме того, с июля по декабрь 1946 года, когда задним числом появляется ордер на арест, Женю именуют не по фамилии, а “арестованная номер 13”. Ну, чем не “железная маска”?

Да что моя бедная мама, у которой, по ее словам, “внешность подгуляла”. Летела, как бабочка на огонь. Оскорбила всемогущего грузина. Вот и сгорела! Ей мстили до того, что даже в этапных документах, когда отец явно договорился о смягчении приговора, а ей было сказано, что будет играть в Магадане в театре ссыльных актеров, так вот в этапных документах нахожу контрприказ:

Хабаровск – начальнику Дальстроя МВД, тов. НикишовуСПРАВКА.

Особым совещанием при МГБ СССР осуждена к восьми годам ссылки на Колыму в район Дальстроя Горкуша­Ширшова Е.А., которая 4 декабря этапирована в Хабаровск и оттуда будет переброшена самолетом в Магадан и передана УМВД Дальстроя для отбывания ссылки. Хотя Горкуша­Ширшова по профессии актриса, но есть указание предоставить ей работу, связанную только с добычей золота. Прошу принять необходимые меры.

4 декабря 1947 года генерал­лейтенант Н.Селивановский.

Кстати, в Магадане мне рассказывали, как “развлекалась” жена Никишова, одного из самых свирепых начальников Дальстроя. Она любила сидеть у раскрытого окна с пистолетом в руках. Когда мимо окна проходила очередная колонна заключенных, мадам тренировалась в стрельбе по живым мишеням. А европейцы говорят: Освенцим! Нацисты! Да они щенки были по сравнению с нашими, “с чистыми руками и холодными головами”!

Но вернемся на Лубянку в 1946 год. О Магадане речи еще не шло. Более того, он был недостижимой мечтой! Я все думаю, если после войны были арестованные под номерами, был секретный коридор с их камерами, то почему бы там не поискать не только красивых актрис, но и Рауля Валенберга? Не миновал он эти камеры! Но, поскольку в Государстве Российском ничего не изменилось, этого мы никогда не узнаем.

Красная мамина папка (127 листов после последней чистки) открывается листом, в который заносились все смотревшие ее. Теперь последняя там я. Смотрели несколько раз, в основном, в 48 году после маминой смерти. К сожалению, имеется там фамилия одного очень известного композитора, ныне покойного. Почему смотрели – понятно. Эти люди – явные осведомители (кто еще мог добраться до этих документов в 48 году!) – уничтожали компромат на себя. Вот вам одна из смен нумерации страниц!

Кстати, я решила для себя, что на этих страницах буду называть далеко не все фамилии, которые задействованы в “спектакле жизни” моей матери. Зачем? Мстить покойникам? Для себя я выяснила все, но объясните мне, как шофер, которого я, кстати, очень любила, может не дать показания? Ведь он прекрасно понимает, что последует за его отказом. Кроме того, эти “мелкие сошки” создавали лишь “фон”: спекуляция, любовники... Они сейчас уже не в этой жизни, пусть там с ними и разбираются. Не надо и Вам бояться, Патриарх советской эстрады. Я не могу Вас простить, но что Вы могли, жалкий, тщеславный человек. Я слежу за Вашей жизнью. Она внушает мне отвращение. Вы еще здесь, но Божий суд очень скоро.

Ширшова М. П. Забытый дневник полярного биолога. – М. : Аванти, 2003. – 183 с. : портр., ил.